Читать интересную книгу Дети Аллурии. Штурм - Мария Вой

– Я почитаю за великое счастье быть принятым вами на Острове Отщепенцев!

Тавни с неудовольствием отметила, что все присутствующие дамы, кроме всегда сдержанной Ивы, испустили вздох обожания.

– А мы почитаем за огромную радость приветствовать тебя здесь, – грудным басом отозвался Кеслан Дуор, чуть поклонившись, насколько позволяло его брюхо. – Меня зовут Кеслан Дуор. Кое-кто называет меня градоправителем, но это формальность – все решения мы принимаем сообща, не обходя никого вниманием. Ты знаешь наш главный закон, раз прибыл сюда – мы не будем спрашивать у тебя о твоем прошлом, но и ты не задавай подобного вопроса никому из Отщепенцев.

– Я знаю и принимаю ваши правила, – ответил новенький, улыбаясь.

– У нас не принято пользоваться родовыми и данными родителями именами, так что тебе придется найти имя.

– Мне нет надобности его искать. На борту Серой Посудины оно само нашло меня – я Гриф. Не спрашивайте, почему, я и сам не знаю, как это слово пришло мне в голову. Но оно смешное и дурацкое, как я.

Ворон с фонарного столба выкрикнул свое хриплое «карр» с отчетливо одобрительной интонацией.

«Гриф! Гриф! Он Гриф!» – перешептывались в толпе, прикрывая рты ладонями и веерами. Гриф смотрел на всех сразу и ни на кого одновременно. Поймать его взгляд было невозможно.

– Я мало что умею, – продолжал Гриф. – Почти вся моя жизнь прошла в книгах, манускриптах и путешествиях. Но я могу учить ваших детей языкам, письму, красноречию и… вере в чудеса. Я могу рассказывать сказки и потешать вас историями о дальних землях – поверьте, несмотря на то, что я молод, я многое повидал. Работы руками я тоже не боюсь, не беспокойтесь, но все же сказки и истории – это то, для чего я был рожден на белый свет.

Тавни оторвала взгляд от Грифа и собиралась было обратиться к Стормаре, но того и след простыл.

– А кроме того, – совсем скромно и почти смущаясь говорил тем временем молодой Отщепенец, – я все же привез кое-что из прошлого. Я слышал, что остров, при всех великих его достоинствах, не может похвалиться обильными урожаями. Поэтому почти все свои личные вещи я продал, прежде чем явиться сюда, и все мое золото отныне – ваше.

– Наше общее, друг мой Гриф, – млея от удовольствия поправил его Кеслан Дуор.

– Пусть так, – улыбнулся тот. – Но это еще не все…

Пока он говорил, смуглые матросы с Серой Посудины тащили к площади несколько плотно набитых мешочков и какие-то саженцы с корнями с закутанными в тряпки корнями. Когда их поднесли к самым ногам Кеслана Дуора, Гриф развязал один и продемонстрировал всем собравшимся горсть прекрасных золотистых зерен на своей ладони.

– Горная пшеница, ячмень, лен, самые редкие сорта. Растения, дающие съедобные, вкусные корни. Табак – редкая штука, но, думаю, знакомая вам. Галласские тыквы, корбенская фасоль, какие-то цветы – я не очень силен в ботанике, но, думаю, среди вас есть садовники?..

Тут публика уже не могла сдерживать себя – присутствующие разразились похвалами, благодарностями, восторгами, охами, ахами и восхищенными переговорами между собой. Гриф, скромно потупившись, краснел и несмело улыбался произведенному им фурору.

– Право же, друзья, – наконец, сказал он, – я не стою ваших похвал. Я теперь один из вас, ничем не лучше, и очень скоро вы ко мне привыкнете, а иные из вас и вовсе утомятся моей болтовней…

– Гриф, вы слишком к себе строги, – засмеялся Кеслан Дуор, жестом попросил всех умолкнуть и обернулся к Отщепенцам. – Что ж! Я думаю, пришло время принять решение – все ли согласны принять Грифа на нашем Острове? Все ли готовы помочь ему отпустить прошлое? Все ли из вас обещают ни единого вопроса задать ему о прошлом?

Толпа взорвалась смехом и всеобщим одобрением. Вопрос был глупый, ритуальный, тем более в отношении Грифа, его даров и обаяния. Ему уже наперебой предлагали жилье, одежду и всевозможные дары, дамы ссорились за право водить к нему на уроки детей, мужчины лезли с вопросами о новостях с Большой Земли. И когда молодой человек уже почти охрип, перекрикивая всех, чтобы ответить на очередной вопрос, громоподобный голос перекрыл шум:

– Пошел прочь с моего Острова!

Голоса вмиг смолкли, и даже вороны, рассевшиеся по крышам в тесном соседстве с мальчишками, закрыли свои шумные клювы. Собравшиеся с непониманием расступились перед Стормарой, как перед страшным незнакомцем, – а тот с вызовом и ненавистью смотрел на Грифа своими льдистыми глазами.

– Прошу прощения? – пролепетал Гриф.

– Я выразился предельно ясно, – прорычал Стормара. – Этого человека нельзя пускать на Остров. Это тот случай, который требует исключения из правил.

– Во имя всех морей и океанов, Сказочник, что ты несешь? Ты нарушаешь наш главный закон! – возмутился Кеслан Дуор, краснея и сотрясаясь, как большое желе в мантии. – Замолчи немед…

– Если ты его здесь оставишь, от Острова камня на камне на дне моря не останется. Он вовсе не такая душка, как тебе кажется. Языки? Цветочки? Сказки? За кого ты меня принимаешь, мальчик, думаешь, я совсем спятил и ничего не помню? – орал Стормара, скаля желтые от табака, кофе и старости клыки. – Да чтоб вы знали, Отщепенцы, что этот человек прибыл из города кьенгаров, и сама Ареата его боится!..

– Больше слышать не желаю! – взревел Кеслан Дуор, становясь между Грифом и Стормарой. – Что ты такое творишь, старик? В своем ли ты уме? Еще слово, и ты, а не он, пойдешь отсюда на все четыре стороны! Клятвопреступник!

«Безумец… Что на него нашло… Преступление против нашего закона… Что Сказочник возомнил о себе?» – Тавни слышала, как шепотки гуляли по рядам людей, как сквозняк. Она никогда не видела отца таким – взъерошенным, злобным, словно скинувшим десяток лет и с ним – человеческий вид. Тавни подбежала к Стормаре и схватила его за руку:

– Пойдем отсюда, пожалуйста.

– Сказочник, ты не в себе, – уже спокойнее сказал Кеслан Дуор. – Иди домой, поковыряйся в цветочках и позже с тобой поговорим о твоем поведении.

Стормара развернулся и размашисто пошел прочь с площади под шелест перешептываний и карканье ворон. Тавни посмотрела на Грифа, но снова не поймала его взгляд – он пристыжено смотрел себе под ноги, пока Кеслан Дуор и вся толпа пытались сбить его с мрачных мыслей. Красивый молодой человек, искренне смущенный казусом – и так напугал Стормару, одно имя которого заставляло дрожать от ужаса всех моряков Срединных земель?

– Почему? – только и сумела она спросить у него, когда они уже вышли за пределы городка.

– Потому. Кеслан прав, я перегнул палку, – спокойно ответил Стормара, снова превратившись из Соленого Пса в Сказочника. – Не сдержался… Давно меня так не захлестывало. Но какой же он идиот…

Он вдруг остановился. Тавни вдруг заметила, что все это время по каменистой земле Острова они шли не домой, а вглубь его, отдаляясь от берега и города. Стормара и его дочь стояли перед большой скалой, в которой ветер за долгие годы выточил подобие человеческого лица – ее звали Каменным Мудрецом, и Гроулис часто приходил сюда молчать и созерцать. Стормара, запрокинув голову, уставился в темные глазницы, маленький и хрупкий перед такой громадой, а затем подошел ближе и положил руку на темно-красные камни, слагавшие мудрецу что-то вроде бороды.

– Ну и что же мне делать? – бормотал он, обращаясь к немым камням. – Это и есть знак? Но если так, то я не совсем понимаю, что мне делать теперь. Объясни, покажи, разжуй дураку…

– Ты говоришь со скалой? – спросила Тавни, когда Стормара вернулся к ней.

– Не со скалой – с Островом, – как ни в чем не бывало ответил он. – Вообще-то для этого скала не нужна, но мне нравится Мудрец за его сходство со мной, что ли.

Тавни нахмурилась, едва сдерживая раздражение.

– С Островом?

– Я вроде тысячу раз рассказывал, что любое место, где живут люди, и само становится живым, – не оборачиваясь ответил старик.

– Это же все сказки! – раздраженно ответила Тавни; такие моменты, когда Стормара выкручивался из неудобных ситуаций при помощи безумного поведения, всю жизнь выводили ее из себя. – Сам только и твердишь, что все, что ты говорил – сказки и выдумки.

– Сказки так сказки. – Он вдруг обернулся и устало посмотрел на нее. Его холодные глаза снова стали глазами Сказочника – и он постарел и осунулся. – Только из-за этого мне нельзя поговорить со скалой, когда я опечален и зол?

– Будет ли в моей жизни такой день, когда ты и Гроулис перестанете говорить дурацкими загадками, как будто я младенец и все равно ничего не понимаю?

Стормара пожал плечами и направился домой.

Ночь заунывно и протяжно взвыла. В ее крике было что-то от скрежета металла, воя большого зверя и ворчания морской волны – и странный этот крик разрезал тишину, и лунный свет, и сон Отщепенцев, и покой воронов, угомонившихся к ночи. А за ним явилось Нечто.